— Слушай, Митя, — сказал Щербак, — ведь лодку-то первый увидел ты. Лесков тут при чём? Не обидно тебе всё-таки?
Мальчик посмотрел на него не понимая.
Алексей Иванович замолчал и больше не возвращался к этому вопросу.
Митя знал только то, что он счастлив, что кончился самый грустный, самый тяжёлый день в его жизни, что Виктор его друг навсегда. Худенькое лицо мальчика светилось, улыбалось всеми своими веснушками, и от этого стало светло, уютно в каюте Алексея Ивановича. Впервые за службу на «Быстром» он неохотно оставил её ради своих бесчисленных боцманских забот.
СЕКРЕТ ОКСАНЫ ГРИГОРЬЕВНЫ
Всё не ладилось в тот вечер у Фёдора Степановича Левшина. Не ладилась его последняя модель, не вязались мысли: они шли вразнобой, и о чём бы ни думал старый командир, он неизменно возвращался к Виктору. Он не видел мальчика два дня, а казалось, что разлука продолжается годы, что за это время юнга перенёс тысячи бед. Старик резко обрывал такие мысли, обвинял себя в том, что поддался Костину-коку, давал себе обещание встретить Виктора строжайшим выговором. Но тут в памяти всплывало лицо с лукавыми глазами, с упрямым подбородком, припоминались мельчайшие случаи из жизни Виктора на блокшиве: и то, как он люком прищемил палец, и как вздумал играть с капсюлями гремучей ртути, и как его нечаянно заперли на ночь в Ленинском уголке… Припоминалось многое. Старик рассеянно вертел в руках резец или попусту состругивал чурочку дорогого пальмового дерева.
В это время и зазвонил телефон.
— Товарищ командир блокшива? — спросил незнакомый голос. — Говорят из редакции военно-морской газеты. Только что получено радио с флота. Нас просят сообщить вам, что воспитанник блокшива Лесков брат краснофлотца с линкора «Грозный» Митя Гончаренко первыми обнаружили в море подводную лодку «синих»… Нет, никаких подробностей не имеется. Если получим дополнительные сведения, я сообщу зам. Моя фамилия Бельский… До свидания!
Как только послышался звонок разъединения, Фёдор Степанович вскочил, вызвал Пустовойтова, чтобы узнать адрес Гончаренко. Минёр Пустовойтов вчера дважды навестил Оксану Григорьевну: сначала с сообщением, что Митя ушёл в море на посыльном судне «Змей», а потом — что Митя перебрался на «Водолея».
Узнав адрес, Левшин быстро оделся и ушёл с корабля. По улицам Кронштадта старик шагал так быстро, что забыл даже посмотреть, насколько прибыла вода в канале. Скоро он разыскал на окраинной улице маленький домик, в котором светились два окна. Оксана Григорьевна открыла не сразу.
Поздний гость был некстати. Девушка, вернувшись с вечерней смены, чистила, скребла, мыла дом сверху донизу. Скромная мебель была сдвинута, на полу стояли лужи: Оксана кончала мыть полы.
Фёдрр Степанович коротко представился:
— Левшин, с блокшива.
Он взял стул, решительно поставил его посредине самой большой лужи, сел и с улыбкой посмотрел на девушку.
Она стояла перед ним, напуганная, сжимая в руках мокрую тряпку. В таз падали мутные капли воды.
Фёдор Степанович сказал:
— Пришёл сообщить вам… — и, покрутив головой, взялся за сердце.
— Ой, кажить скорее! — проговорила девушка.
Ей показалось, что старик принёс плохие вести.
Фёдор Степанович улыбнулся.
— Да не беспокойтесь, всё в порядке, — сказал он. — Мы тут тревожимся, а малыши по морю плывут, «вражеские» подводные лодки обнаруживают, о них газеты писать собираются. Как же… Витька и Митька, два мореплавателя! Колумбы! А я-то сегодня Кравцову полчаса голову мылил за то, что он мальчиков со «Змея» упустил. Плывут мальчуганы, оморячиваются, спасибо ему…
Оксана Григорьевна с большим трудом, из пятого в десятое, узнала, в чём дело, а затем, счастливая не меньше, чем старик, перенесла на него всю свою радость. Она молниеносно закончила уборку, внесла кипящий самовар, подала свежего варенья, заварила чай покрепче, будто уже давно знала привычки старика. Она поила нового знакомого чаем и смеялась, болтала, спеша вознаградить себя за бесконечное молчание: целых два дня прожила она одна-одинёшенька на белом свете. Фёдор Степанович любовался её ясным, оживлённым лицом, слушал рассказы об Остапе и Мите, снова об Остапе и снова о Мите, и очень немного — всего два-три слова — о Щербаке.
Узнав, кто такой Щербак, он рассмеялся:
— Значит, у вас в море не двое, а трое?
— Двое, — сказала смущённая девушка. — А третьего мне и не нужно.
— Уж так он вам и не нужен? — подшучивал старик. — Вот я ему расскажу…
— А хоть говорите, хоть не говорите, — с притворным равнодушием заявила Оксана. — Он мне без надобности… Вот скорее бы Остапа да моего Митю рыженького побачить… А этот… Щербак этот… Не привезёт Митю, так и на порог не пущу: не нужно мне его без моего рыженького…
— Вот! — удивился Фёдор Степанович, прихлёбывая чай. — Как же это так? Вы чернобровая, Остап — ведь это его портрет в рамке? — тоже как смоль, а Митя, значит, рыженький?
— Митя?..
Оксана серьёзно посмотрела на старика. Вечер был такой удачный, старик своим сообщением о Мите так обрадовал девушку, что она отблагодарила его длинным-длинным рассказом, причём предварительно взяла с него слово, что Фёдор Степанович сохранит её признания в самой глубине своего сердца.
Рассказ Оксаны имел странные последствия.
Этой же ночью к дежурному по штабу явился Фёдор Степанович Левшин, взволнованный и рассеянный. Он попросил разрешения передать на линкор неслужебную, но весьма срочную, чрезвычайно важную для одного человека радиограмму.
Дежурный заверил Левшина, что он готов сделать для него всё на свете, но что неслужебные депеши передаются в последнюю очередь, а очередь довольно длинная. Ведь на флоте идёт такая большая работа — сами понимаете, что такое тактические занятия… На всякий случай дежурный предложил старику написать свои несколько слов.
Фёдор Степанович сел писать, заполнил листок служебного блокнота, сосчитал слова, рассердился, пробормотал, что у него получилась не депеша, а роман с продолжением, разорвал листок и ушёл не попрощавшись. Дежурному осталось только пожать плечами и вернуться к текущей работе.
Вечернюю наружную вахту блокшива в этот ненастный вечер стоял минёр комсомолец Бакланов. Вахта была спокойная. Бакланов мечтал об очередной поездке в Ленинград и прислушивался к шуму ветра. Штормило, вода в гавани прибывала. В такие ночи Бакланов особенно охотно совершал мысленные прогулки по широким проспектам любимого города.
Вдруг из темноты раздался скрипучий, хриплый голос:
Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»,Пощады никто не желает!
Голос приближался к блокшиву.
Бакланов сердито осведомился у певца:
— Кто авралит на стенке?
Из темноты вынырнул Фёдор Степанович. Он взбежал на борт блокшива, выслушал рапорт Бакланова, узнал, что за время его отсутствия на корабле ничего особенного не произошло, и вдруг сказал:
— Виктор и его товарищ лодку «синих» обнаружили. Молодцы ребята!.. И вообще много чудес на свете. Жаль, что Костин в походе. Весьма жаль!.. Много чудес на свете…
Он не добавил ни слова, ушёл к себе, шагал по каюте, напевая про «Варяга», и, по-видимому, был очень доволен.
РАЗГОВОР ИГОЛКИ С НИТКОЙ
Алексей Иванович Щербак закончил обход, убедился, что каждый предмет занимает именно то место, какое раз и навсегда отведено ему на корабле, удовлетворённый вернулся в каюту и увидел, что Митя ещё не спит. Взволнованный печальными и радостными событиями дня, Митя ворочался с боку на бок и прислушивался к малейшему шуму на корабле. Боцман прочитал ему краткое наставление о пользе своевременного отдыха и занялся своими делами. Как настоящий моряк, он считал безделье позором и никогда не терял времени попусту. Щербак достал синие фланелевки, чёрные клёши, бушлаты, голландки и приступил к осмотру гардероба: пробовал, крепко ли держатся пуговицы, внимательно рассматривал ткань на локтях и коленях, затем размотал почти половину катушки, сложил толстую нитку вдвое, провёл по ней кусочком воска, надел напёрсток и принялся чинить, штопать, пришивать. Его лицо стало торжественным.
— Ты всё не спишь? — спросил Алексей Иванович, не поднимая глаз.
— Нет, мне не хочется спать, дядя Алёша.
— А что ты слышишь?
— Я? Волны хлюпают…
— Да, волна плещет. Ещё что?
— Наверху кто-то прошёл.
— Вахтенный, наверно. А ещё?
— А ещё… больше ничего…
— Зрение у тебя, Митя, приличное, даже, можно сказать, отличное, а слух, видать, неважный: не слышишь ты разговора иголки и нитки.
— Так они же не умеют разговаривать, они неживые, — усмехнулся Митя.
— Это правда, — согласился боцман. — Правда, но не совсем. Хоть и неживые, а разговаривают. Для того чтобы их услышать, надо кое-что в голове иметь. Я вот работаю иголкой, слушаю, и время идёт незаметно.
